Издали казалось, что по дороге идет гномик: в широкой курточке с капюшоном, в белых гольфиках. Подросток шел босиком, носки нес в руках. Он сел в канавку возле школы, надел носки и замер, глядя в одну точку. Это было место подростков его компании: пообщаться, покурить тайно. Кажется ветер, а может память, приносил запахи. Запах табака, когда он, самоуверенный и удачливый во всех мальчишеских делах, угощал всю компанию. Дальше он, не смущаясь, брал из чужих карманов, в магазине с прилавка. Его не замечали, зато потом он мог на равных с другими купить себе мелкие вещицы, сладости и не чувствовать себя обделенным.
В памяти всплыл самый сладкий запах, запах матери: пахло молоком, потом еще чем-то женским, родным. Он вспоминал сладость тех минут. Но неуловимо и неумолимо к нему стал примешиваться запах алкоголя. Мама стала расплываться: расплывшееся безвольное тело, расплывшееся сознание…
Разбив колено, с громким ревом он бежал к ней, и, как бы от укола, она вздрагивала, в глазах появилась свечка сознания, в полубреду она шептала: «У кошки заболи, у собачки заболи, у сыночка заживи». Слезы текли у него уже не от боли, а жалости к нежности матери.
Дальше был запах духов. Над его судьбой засуетились тетки из собеса. В последний год он мало видел мать. Его пристраивали то
в лагерь, то в приют.
Последним запахом был запах хозяйственного мыла. Ему нашли новых родителей: чистых, хозяйственных. У них был большой дом, но не было детей. Опять появились собесовские тетки и сулили ему счастье.
Первое сомнение появилось от шепота соседки с мачехой: «Правильно, правильно, в старости будет кому кружку воды принести». Кроме него взяли еще одного малыша трех лет. Их хорошо кормили, чисто одевали. Но маленький лез к маме на колени, но всегда вовремя, и получив шлепка, ревел, выставленный в холодный коридор.
Сомнение росло. Задерживались опекунские деньги. Мачеха уже не церемонилась. Она постоянно напоминала ему, что он ест ее
хлеб, что она содержит его из жалости...
И тихо навевал в канавке ветер-память ворожбу матери: «У кошки заболи, у собачки заболи...»
Рассказ посвящен моему знакомому мальчику. Он два года жил в Марксовском приюте. Где он сейчас неизвестно. Ему всего лишь двенадцать лет.